вопрос: Виталий Вульф. Что главное о нем вы бы сказали?

-виталий вульф: Я бы ничего не сказал о нем. Но если бы меня уж взяли за глотку, ответил бы, что главной все-таки была природная страсть к театру, которая, в сущности, и определила все. Мне было восемь лет, когда в Баку отец впервые привел меня в театр. Я увидел спектакль и заболел. Я бегал в Русский театр драмы по три раза в неделю и ходил в Бакинскую оперу.

В Бакинской филармонии я впервые увидел концерт артистов МХАТа, которые приехали из Тбилиси. Я никогда не забуду волнения, которое испытал, когда было объявлено, что сцену из спектакля "Дядюшкин сон" сыграют Юрий Недзведзкий и народная артистка СССР Ольга Книппер-Чехова. Я подскочил просто. Вдова Чехова - на сцене...

в: И тем не менее образование вы в результате получили юридическое...

-вульф: У отца были какие-то странные представления о том, где нужно получать образование: он считал, что его может дать только юридический факультет. Сегодня это кажется анахронизмом.

Меня приняли на юрфак Московского университета. Там были в основном люди, прошедшие войну: здоровые ребята, которые делали карьеру, все были в партии. И среди них я болтался, как какая-то странная пустышка, которая думает только о том, как бы сбежать и попасть во МХАТ вечером.

Я ненавидел этот юридический факультет лютой ненавистью. Всегда писал себе шпаргалки на экзамены. Когда мне удавалось их достать, я получал "пятерки", когда не удавалось - "тройки". Наверное, я вылезал на обаянии.

На работу меня не брали никуда. Была эпоха антисемитизма, "дело врачей". Мне, еврейскому мальчику из Баку, пришлось вернуться домой, но и там никуда устроиться было нельзя. Четыре года я был безработным. Лучшее время моей жизни! (Смеется) Я ничего не делал четыре года. Я читал книжки - в огромном количестве. А потом умер отец, и надо было становиться хозяином дома. Меня приняли в Бакинскую адвокатуру.

в: Вам не хотелось самому играть на сцене?

-вульф: Когда-то очень хотелось. В 10-м классе у меня появилась привычка разыгрывать что-то перед зеркалом. В одной из сцен в финале я падал. Как-то учил себя, как надо это правильно делать, - и в этот момент, к несчастью, пришел папа. Увидел, что я лежу на полу, и истерически закричал: "Маруся, что с ним?!" Тетя говорит: "Это последний акт".

в: Как вы стали своим человеком в театре?

-вульф: Это было очень нелегко. Я защитил кандидатскую диссертацию в Москве, вернулся домой, собрал вещи - и больше в Баку не возвращался. Снова была безработица, попытки где-то пристроить статью. Помню, как Олег Ефремов, с которым мы подружились во время гастролей "Современника" в Баку в 1962 году, мне сказал: "Слушай, ты знаешь английский язык. Переводи пьесы. Может, кто-нибудь и возьмет". И я начал переводить.

Первой была пьеса Теннесси Уильямса "Сладкоголосая птица юности". Ее не брал ни один театр, но в этот момент у Олега Ефремова сложились очень напряженные отношения с Ангелиной Степановой. Она очень отличалась от мхатовских актрис. Не потому, что была вдовой Фадеева или секретарем парткома. У нее был такой характер - очень властный. Она была вежлива. Так вежлива, что становилось тяжеловато, если она на тебя посмотрит.

Олег мне сказал: "Где эта твоя "Сладкоголосая птица"? Может быть, она Степановой понравится? Потому что я уже не знаю, что ей давать". Ефремов передал ей пьесу, мы с Ангелиной Иосифовной вскоре встретились, поговорили, и началась наша дружба, которая длилась до конца ее дней.

в: Вам тяжело было сделать из себя переводчика?

-вульф: Когда я начал переводить, мне часто говорили: "Это дилетантизм! Ты же не театровед, ты не заканчивал ГИТИС". Я проходил через очень большие тернии и по глупости своей сильно переживал по этому поводу, хотя и делал вид, что все замечательно. А потом наступил такой момент, когда отбросил все. Совсем. И почувствовал в себе силу. К сожалению, это произошло, когда мне было 60 лет.

Сейчас мне 80. И я не скрываю этого, потому что знаю: возраст никогда не определяется по паспорту. Ты должен быть в форме, всегда хорошо одеваться. Ты должен держать спину. Должен свою внутреннюю жизнь определить так, чтобы быть хозяином своей судьбы.

в: Вам сразу было понятно, что нужно телезрителю?

-вульф: Когда я начинал, то не знал этого. Меня просто позвали. Когда я сегодня смотрю видеозаписи тех лет... Худенький, ручки вверх-вниз, держать себя не умеет. Но рассказывает зажигательно. Мне было сложно именно потому, что я пошел туда, куда нужно, и туда, куда я хотел. Но сейчас я понимаю, что так, наверное, и должно было быть. Потому что нельзя менять линию жизни. Она такая, как она складывается.

в: Как возникло название передачи и что оно означает?

-вульф: В 1994 году я подружился с Владом Листьевым, который взял меня в телекомпанию "ВИD". У него была маленькая комната, где сидели две секретарши и он. Влад все время разговаривал по телефону. Однажды он сказал мне: "Название! Нужно название этой передачи!" А у меня нет в голове названия. Я схватил маленький шарик, в который втыкалась ручка, и говорю: "Влад, был когда-то Серебряный век. Чем мы хуже? Мы сделаем "Серебряный шар". Он спрашивает: "А что это означает?" Я говорю: "Ничего". (Улыбается.)

в: Как вы находите подход к героям?

-вульф: В каждом случае свой ключик. Но очень важно, чтобы я любил свой персонаж. Когда я к персонажу холоден, это видно сразу. У меня холодный нос. Я ненавижу себя и думаю: "Ну зачем ты за это взялся?" А бывает, что мне очень интересно.

в: Кажется, с нынешним поколением актеров и режиссеров бывает интересно далеко не всегда...

-вульф: Думаю, секрет состояния нашего театрального искусства сегодня заключается в том, что не только нет больших режиссеров масштаба Станиславского и Немировича-Данченко, но и женщины-актрисы обыденны. Они обытовлены. Они все заняты подсчетом гонорара. И на моих глазах происходит падение мастерства. Это очень сложная и тонкая ткань. Но если ты в материале, если ты все знаешь, легко сесть в кресло и работать.

в: Что вы никогда себе не позволите в рассказе о человеке?

-вульф: Я позволяю себе очень многое. И всегда позволял - в разное время разные вещи. Я никого не боюсь. Я могу все сказать, что, может быть, и не надо говорить в данный момент. Я, как все, делаю ошибки.

Когда-то замечательный американский драматург Эдвард Олби сказал, что в жизни человека есть две вещи - самые важные: любовь и ошибки. Ошибок я сделал много. Меня много предавали. Иногда я оглядываюсь назад и думаю: "Господи, сколько людей, с которыми я был дружен и близок, и как много всего ушло". И я прежде всего ищу в себе свои собственные погрешности.