Нину Чавчавадзе, дочь своего друга, он знал с детства, учил игре на фортепиано. И вдруг увидел уже девушку - с прекрасными глазами и нежным лицом. Поговаривали, что есть уже у Нины и настойчивый обожатель, почти жених - Сергей Ермолов, сын грозного генерала Ермолова. Да, в одну минуту, как в сентиментальнейших любовных романах, он, опытный дипломат, известный писатель, вдруг влюбился, как мальчишка. "В тот день, - писал Грибоедов, - я обедал у старинной моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзевой... все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из стола, я взял ее за руку и сказал ей по-французски: "Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам". Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я усажу ее за фортепиано... мы... взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благословили..."

22 августа в Сионском соборе в Тифлисе их венчали. Иерей записал в церковной книге: "Полномочный министр в Персии Его императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора князя Александра Чавчавадзева..." Накануне у поэта были жестокие приступы малярии. Один из них случился во время самого венчания - выпавшее из дрожавшей руки кольцо всех смутило...

Есть легенда, что сразу после свадьбы и нескольких дней торжеств молодые супруги уехали в Цинандали, имение Чавчавадзе в Кахетии. В известиях о Грибоедове есть десятидневный перерыв - с 26 августа, когда состоялся бал у военного губернатора Тифлиса генерала Сипягина, и до 6 сентября, которым помечено письмо к одному из друзей. Так что пребывание "там, где вьется Алазань", где воздух напоен ароматом цветов, аллеи тенисты и над высоким обрывом стоит полуобрушившаяся церковка (в ней, говорят, молодые отслужили благодарственный молебен), вполне возможно... Где, как не здесь - в доме, в котором более тридцати прохладных комнат, а с широкой веранды в ясный день видны лиловые горы и белые вершины Кавказа - где же еще было пролететь "медовой неделе"...

Молодая чета отправилась в Персию с большой свитой. В караване было сто десять лошадей и мулов, ночевали в шатрах на вершинах гор, где царил зимний холод. В Эчмиадзине состоялась пышная встреча. Армянские монахи вышли с крестами, иконами и хоругвями. Грибоедов заночевал в монастыре и начал письмо к своей петербургской приятельнице Варваре Семеновне Миклашевич, в котором хвастался прелестью, игривостью своей молодой жены. А она в этот момент заглядывала ему через плечо и вдруг сказала: "Как это все случилось? Где я и с кем! Будем век жить, не умрем никогда!" Это было само счастье, и письмо осталось неоконченным...

"ЖЕСТОКОЕ СЕРДЦЕ"

После Эчмиадзина ждала Грибоедовых освобожденная русскими Эривань. Встречали пятьсот всадников, ханы, армянское и православное духовенство, полковая музыка. Восемь дней пролетели как один. Приехал тесть Александр Чавчавадзе, теперь начальник Эриванской области. Отец и мать Нины проводили Грибоедовых и в семи верстах от города простились с любимым зятем навсегда...

Не желая подвергать Нину опасности в Тегеране, Грибоедов на время оставил жену в Тавризе - своей резиденции полномочного представителя Российской империи в Персии, и поехал в столицу на представление шаху один.

Въезд в столицу пришелся на воскресенье 5-го дня месяца реджеб, когда солнце стоит в созвездии Скорпиона. В глазах персов это было дурным знамением и сразу вызвало неприязнь населения. Обстановка же и без того была угрожающей. Оберегая интересы России, министр-посланник, однако, настаивал, чтобы не давили на Персию так сильно с уплатой контрибуций. Но в Петербурге были другого мнения и требовали, чтобы Грибоедов держался как можно тверже. Он так и делал, не угождал, не льстил и, что для персов было особенно обидно, не давал и не брал взяток. За это его прозвали "сахтир" - "жестокое сердце".

ТЕГЕРАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Тоскуя по молодой жене, Грибоедов купил красивую чернильницу, отделанную фарфором, и отдал граверу с текстом на французском: "Пиши мне чаще, мой ангел Ниноби. Весь твой. А.Г. 15 января 1829 года. Тегеран". Потом было письмо к Макдональду, коллеге, представителю Англии в Иране, и его супруге, с которыми в Тавризе общалась Нина. Александр очень беспокоился о жене и терзался тем, что вынужден оставлять ее одну в нездоровье - Нина очень тяжело переносила беременность. "Через восемь дней я рассчитываю покинуть столицу", - писал Грибоедов, имея в виду отъезд из Тегерана в Тавриз. Но этому не суждено было случиться... 30 января Грибоедова, а с ним еще более пятидесяти человек, растерзала толпа религиозных фанатиков, подстрекаемая теми, кого бесила настойчивость русского посла в вопросе возвращения пленных, подданных России, на родину. Попытка иранских друзей вывести российского посланника и тех, кто был с ним, через подземный ход не удалась. Александр Сергеевич Грибоедов пал на поле брани с обнаженной саблей в руке. Бесчинствующая толпа таскала его изуродованный труп по улицам несколько дней, а потом бросила в общую яму, где уже лежали тела его товарищей.

СТРАШНОЕ ИЗВЕСТИЕ

Позже, когда русское правительство потребовало вернуть тело Грибоедова в Россию, его опознали лишь по руке, простреленной пулей Якубовича...

А Нина тем временем оставалась в Тавризе. Окружающие, боясь за нее, скрывали страшную весть. Говорили, что она должна ехать в Тифлис, дескать, Александр Сергеевич занемог, уехал туда и велел следом отправляться и ей. Нина отвечала: "Пока не получу письмо от мужа, никуда не тронусь". И лишь 13 февраля по настоятельной просьбе матери она покинула Тавриз. В Тифлисе Нина узнала, что муж мертв, и у нее случились преждевременные роды. Об этом в ее письме Макдональдам в Тавриз: "...Спустя несколько дней после моего приезда, когда я едва отдохнула от перенесенной усталости, но все более и более тревожилась в невыразимом, мучительном беспокойстве зловещими предчувствиями, сочли нужным сорвать завесу, скрывающую от меня ужасную правду. Свыше моих сил выразить Вам, что я тогда испытала... Переворот, происшедший в моем существе, был причиной преждевременного разрешения от бремени... Мое бедное дитя прожило только час и уже соединилось со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь, найдут место и его добродетели, и все его жестокие страдания. Все же успели окрестить ребенка и дали ему имя Александр, имя его бедного отца..." На семнадцатом году жизни надела Нина Грибоедова черное платье и не снимала его 28 лет, до самой могилы. Грузинские женщины часто ходят в черном, так что ее вдовий наряд удивлял лишь в первые годы. В 1857 году в Тифлисе вспыхнула холера. Нина отказалась уехать из города и, ухаживая за своими родственниками, заболела сама и умерла.

...Высоко над Тбилиси, в монастыре св. Давида, что на горе Мтацминда, покоится их прах. Сюда, к увитой плющом нише с двумя могилами, приходит много людей. На одном из надгробий, обхватив распятье, рыдает коленопреклоненная женщина, отлитая из бронзы. Все свое великое и трепетное чувство вложила Нина в слова, горящие на холодном и тяжелом черном камне: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!"