Опасный ход
Материал публикуется в авторской редакции. Читать версию статьи из номера

Я до этого, сколько прожил, все время мечтал повидать море. А тут в каникулы, 1953-й год, третий год учебы в институте, я решил, что поеду. Не имея ничего. Денег - ноль, билетов - нет. А это ведь год смерти Сталина, год всеобщей амнистии. Крыши были переполнены заключенными. Они сразу заставили меня играть в карты. Причем - в буру. Я вообще никогда в жизни в карты не играл. И до сих пор никогда не играю. Не люблю. А тут еще бура, знать ничего не знаю. А они постепенно: на часы - проиграл, сняли, на рубашку, на куртку - проиграл. На тапочки, у меня такие спортивные были синенькие, - проиграл. Ну тогда, говорят, играем на жизнь. Проигрываешь, мы тебя на полном ходу сбрасываем с крыши вагона. А куда было деться? Не согласиться? Они и так сбросят, без всякой игры. Я уже кое в чем разобрался, пока все проигрывал. Все-таки как-то соображаю. И я взял - и выиграл. Самую последнюю ставку на жизнь.

Как такового выступления я не подготовил, но подготовил отдельные тезисы. На бумажке. Выступил. Сказал, сейчас я бы хотел сказать о стиле работы политбюро, членов политбюро. Это была святая святых: Царь-батюшка, можете его хвалить, поднимать, возвышать. Но критиковать, тем более публично, - это табу. Когда был перерыв, это было в мраморном зале в Кремле, многие остались в вестибюле, кто-то ушел в буфет, я стоял в вестибюле, а вокруг меня, - мертвый круг. Дома Наина мне говорила потом: куда сейчас денешься? Тебя никуда не возьмут, тебя отовсюду выгонят. Я говорю: ну, поедем на Север, поедем на Урал. Поедем в Свердловск. Буду работать управляющим трестом. Она говорит: тебя и управляющим трестом не возьмут. Тогда пойду прорабом. Начну с начала.

Бараки

У меня детство ассоциируется, прежде всего, с ощущением постоянного голода. Постоянно хочется есть. Два, три, десять, пятнадцать лет. Все время голод, голод, голод. Представьте себе, когда мама нарезает маленькие в полпальца кусочки хлеба. Тоненькие - тоненькие. Делит на каждого из членов семьи, нас пять человек. Раздает. И конечно, себе оставляет самый маленький кусочек. Старый деревянный барак. Коридор. Двадцать комнатушек. В каждой комнате - семья. Ничего нет. Земляной пол. Нас - пять человек в семье. Плюс коза, которая тоже в комнате жила. Днем я ее пас. Во время войны, во время голода, она и спасла. Давала почти литр молока, а для ребятишек это, конечно, хорошее подспорье... Барак есть барак. Маленькие тоненькие перегородки. Где-то ругаются - весь барак слышит. Все слышно кругом. В любой комнате, чтобы ни происходило. Заводят патефон в одной комнате - значит тоже все слышат. Кто поет, кто ругается. Где-то свадьбу справляют. Где-то - день рождения…

По количеству бараков Свердловская область была на первом месте в стране. Что делать. Поехал в ЦК к Андрею Павловичу Кириленко. Я ему сказал, что ничего не прошу дополнительно. Ни денег, ни стройматериалов. Только одно: к вам будут обращаться, складывайте все жалобы и год потерпите. Поддержите меня морально. Потом я - к Косыгину. Тоже самое ему рассказываю, и он тоже согласился. Тогда мы вынесли постановление Бюро и за один год все бараки снесли.

Секретарь Обкома

Работал секретарем обкома по строительству, меня поставили на курсы в академию общественных наук. Я там проучился недели две, и вдруг, в большую аудиторию заходит директор курса Королев, и по микрофону говорит: в одиннадцать часов, Борису Николаевичу Ельцину быть в ЦК КПСС. Поехали в Кремль к Брежневу. Он сидит с торца стола заседаний. Встает, движется навстречу и вдруг, не протянув руки, сразу - Капитонову: "А, так это он решил взять в свои руки власть в Свердловской области". Я так недоуменно пожал плечами, но молчу. Капитонов ему говорит: "Леонид Ильич, да он еще ничего не знает". " Ну как не знает, если он решил власть взять сам!" Потом говорит: "Вот, Политбюро посоветовалось и рекомендовало вас на пост Первого секретаря Обкома партии". И второго ноября 1976 года пленум состоялся и меня избрали Первым секретарем…

Помню, ехал в машине, звонит Лигачев, секретарь ЦК, мне поручено сделать вам предложение перейти работать заведующим отделом строительства Центрального Комитета Партии. Я думал не больше двух секунд. И сказал "нет". "Вы член партии, в партии есть дисциплина, порядок есть. Вам предлагается, значит, надо переходить". Разговор получился тяжелый. Сопротивлялся, а он - все давит. Дисциплина, дисциплина, что я скажу секретариату Политбюро.

Москва. Политбюро

Меня поразила иерархия. Строжайшая иерархия. Не может обратиться завсектором к заведующему, минуя заместителя заведующего. Дальше заведующий - к курирующему отделением. Чинопочитание, просто иезуитское. Я максимально хотел уйти от бумаг и аппаратной работы. Я мотался по республикам союза, по областям, по крупным стройкам. Вел себя довольно активно. Конечно, собирал совещания, где сразу ввел довольно демократичную обстановку обмена мнениями. Каждый мог высказаться, выступить, в чем-то не согласиться со мной…

Это было 22 декабря 1985 года. Меня вызывают на Политбюро. Горбачев сразу стал говорить, что, вот, дряхлеет московская партийная организация, "Политбюро посоветовалось, Борис Николаевич, и предлагает вашу кандидатуру на пост Первого секретаря Московского Обкома партии. Политбюро надеется на человека с крепким характером. Вы сможете поднять дело." Я встал, говорю, "нет"…

Меня практически не знали в лицо, поэтому не обращали внимания. Я собрался на завод Хруничева, крупное оборонное предприятие. Я решил сначала посмотреть и почувствовать, как рабочие добираются до завода. Конечно, битком автобус, потолкали, потерли как следует. Поматерились, на чем свет стоит. И московское начальство и высшее ругали. Свирепо довольно. Ну, это хорошо, это на пользу. Для очистки души. Конечно, люди приезжали издерганные, нервные. Часа два никакая работа не клеилась. В столовой, конечно, бардак полный. Я попросил чаю и сижу. За столиком сидят рабочие. Сидим, разговариваем о делах, проблемах, о заводском начальстве, рассказывают довольно откровенно. Ну а потом уже минут через сорок прибежали все начальники.

Бунтарь

История была с седьмым классом, когда я выступил на заключительном родительском собрании, перед педагогами и высказался против классного руководителя. Вышел и заявил, что она воспитывать детей не может. Ни в коем случае. Ей доверять это нельзя. Перед этим, каждый выступает: спасибо, как здорово. Родители, пионеры… Тут - абсолютно мертвая тишина. А потом скандал. На следующий день педсовет. Вызвали родителей. Пришел домой. Отец взялся за ремень и вот тут первый раз я его схватил за руку и сказал: все, на этом твое воспитание ремнем по отношению ко мне закончилось.

О семье

Я так понимаю, что мы не были бедняками, потому что просто трудились хорошо. Вся семья. Но и не были богатыми. Наверное, середняки. Хотя дед и бабушка были раскулачены и сосланы на север, в Серов. Я прочитал дело отца уже будучи президентом. Я его разыскал. Приходится удивляться, за что именно посадили на три года. Он был бригадиром на стройке, бригада неплохо работала. Но тогда заставляли читать газеты определенные, в рабочее время. Он возмущался. И второе - он возмущался плохим питанием в столовой. Вот за это. Эти два пункта обвинения. Он критиковал советскую власть.

Интуиция

Я спал мало, четыре часа. И даже в эти четыре часа я просыпался каждые полчаса. Просыпаюсь, и анализирую прошедший день. Потом анализирую что-то вперед. И записываю. За ночь у меня набиралось 12 - 15 предложений. Утром я внимательно читаю. Половина оказывается чушь. А половина - интересная… Я всю жизнь не любил, когда на меня давят. Или как-то ущемляют что ли. Но я помню это в связи с тем, что было решение всех ребят в школе под машинку постричь. В знак протеста, перед тем как к нам должен был зайти в класс руководитель и об этом объявить, по моему примеру все выпрыгнули в окно.