01
мар
2011
мар
2011
Воскресенье, половина седьмого (4 серии) (1988)
Формат: DVDRip, AVI, DivX, MP3
Режиссер: Вадим Зобин
Жанр: детектив
Продолжительность: 4 х 01:10:00
Год выпуска: 1988
В ролях: Василий Фунтиков, Андрей Степанов, Владимир Юматов, Елена Костина, Гелена Кирик, Маргарита Борисова, Маргарита Шубина, Владимир Ильин, Георгий Клюев, Виталий Тараничев, Михаил Палатник, Елена Крейдик, Марина Пресс, Петр Ступин, Владимир Топцов, Владимир Зайцев, Анатолий Иванов
Описание: Студент-практикант юридического факультета Сергей Крашенинников расследует дело о гибели девушки Сони Смирновой. Казалось бы, все говорит о том, что смерть девушки - результат несчастного случая. Но, ведя бескомпромиссную борьбу за истину, Сергей устанавливает, что Соня погибла из-за равнодушия окружающих...
Видео: 640x480 (1.33:1), 25 fps, DivX Codec 5.x or 6.x ~976 kbps avg, 0.13 bit/pixel
Аудио: 48 kHz, MPEG Layer 3, 2 ch, ~128.00 kbps avg
Доп. информация
Сценарист: Анатолий Рыбаков
Оператор: Владимир Трофимов
Производство: ТО "Экран"
Оператор: Владимир Трофимов
Производство: ТО "Экран"
Рецензии
"Известный колумнист Вадим Нестеров сравнил как-то советскую культуру с заброшенной и полузабытой страной, куда все мы осуждены периодически возвращаться за оставленными там сокровищами. Походы за этими сокровищами начались, конечно, уже давно — практически сразу после падения СССР, но до сих пор брали мы, в основном, то, что валялось на поверхности — поднимали, так сказать, самородки, тогда как основная масса ценностей так и лежит погребенная под накопившимся за двадцать лет культурным (ой ли?) слоем. Увы, настоящей разведке этих ценностей серьезно мешают осколки кривых зеркал, которыми богаты позднейшие наслоения, и те, что, как у Андерсена, попали нам всем когда-то в глаза и сердца: осколки эти, искажая, очень часто не позволяют разглядеть того, что было в той стране истинно добротного и качественного, превращая в нашем восприятии прелестнейшие ландшафты в листья вареного шпината, добрую и разумную человеческую мысль — в невообразимую тягомотину.
Так, ценить советский детектив семидесятых-восьмидесятых я выучилась лишь с большим опозданием, хорошенько проплакавшись под ударами судьбы и избавившись (надеюсь) таким образом от пресловутых осколков зеркала тролля в глазах. Во время выхода на экраны того же «Воскресенья» британской музы небылицы тревожили сон отроковицы, в детективе я искала интригу, мозговую головоломку, догоростоящую внешнюю прилизанность, притягательно-иноземный колорит; унылых многоэтажек, грубых подростков с магнитофонами, бытовых коллизий и — как мне тогда казалось — банального, безнадежно устаревшего и очевидно бесполезного морализаторства хватало и в жизни. Позже, много позже пришло ко мне осознание того, как важно и как трудно передать на экране эту самую сложнотканную текстуру повседневности, органично показать весь срез общества — не статичным, а таким, как в жизни — меняющимся и того не осознающим, полным явных и неявных связей, взаимодействий и взаимоотталкиваний, индивидуального и социально-обусловленного; как редко зарубежные мастера жанра задавались неизбежными в отечественном кино нравственными вопросами, ставили и решали обязательные у нас насущные этические и социально-политические проблемы и как безупречно это удавалось авторам наших неброских, на неподготовленный взгляд невзрачных полицейских кино-расследований — тонко, емко, нюансированно, на высочайшем уровне технической и профессиональной убедительности.
Формально фильм «Воскресенье, половина седьмого» исследует психологический и социальный феномен — так называемый синдром постороннего, при котором люди, оказавшиеся свидетелями чрезвычайной, грозящей жизни другого ситуации и в разной мере осознавшие эту ситуацию как критическую, не пытаются помочь пострадавшему — из-за элементарной социальной лени, из-за рассасывания ответственности, всегда возникающего в толпе, из-за вероятных в случае вмешательства дискомфорта и временных потерь. И синдром этот проявляет себя не только в истории с умирающей на людной поляне девушкой, при ближайшем рассмотрении им в той или иной мере оказываются заражены все герои фильма (кроме молодого, обожженного по молодости всеобщим малодушием следователя Крашенинникова), он орудует крупно и мелко — разрушая, разъединяя, отчуждая, подтачивая самые основы общества, в котором у столкнувшихся с подобным уже не может быть доверия ни к правохранительным органам, ни к светилам медицины, ни к собственной невесте. Синдром этот тем более страшен, что неуловим, неопределенен, его практически невозможно выявить и разоблачить — отсюда и растерянность Сергея в финале. Хуже — и здесь авторам удалось ухватить за хвост самую суть тогдашнего Zeitgeist`a — он (и зритель вместе с ним) внезапно прозревает, что подобное отношение к жизни как-то незаметно стало нормой, моральное осуждение преступного равнодушия сменилось у вполне интеллигентных, образованных людей осуждением осуждающих, неправомерно посягающих, по их мнению, на святыню чужой частной жизни. Красавицы-супруги, студентка Лена и жена врача, со свойственной умным женщинам голубоглазой непосредственностью озвучивают эту новейшую жизненную философию, всеми средствами из своего арсенала красоток подталкивая каждая своего мужчину к подлости. Не только умудренный жизнью прокурор, но и дипломник Сергей, чистый и честный, оказываются в прошедшем веке запоздалыми, неадекватными, готовыми к сдаче в утиль…
При всем при этом удивительно искренняя авторская интонация, еще не разрушенная в них вера в воспитательное и просветительское предназначение искусства не позволяют фильму скатиться ни к чернухе, ни в пессимизм. В нем нет ни малейших попыток лакировки действительности (все социальные язвы того времени — проблемы подростков, коррупция, какой-то общий идейный раздрай — в нем налицо), но горячее сочувствие к соотечественникам и то, о чем сейчас и говорить как-то неприлично — любовь к Родине и живущим в ней — сообщают ему какую-то трогательную, утраченную с тех пор человечность. Действительность того времени в деталях, вкусах, цветах, звуках и запахах воссоздана как-то так точно, так сочно и ностальгически-правдоподобно, что диву даешься: куда потом это все ушло — так сгоряча и так проворно? Верно, и вправду тролли зеркало разбили…"
Так, ценить советский детектив семидесятых-восьмидесятых я выучилась лишь с большим опозданием, хорошенько проплакавшись под ударами судьбы и избавившись (надеюсь) таким образом от пресловутых осколков зеркала тролля в глазах. Во время выхода на экраны того же «Воскресенья» британской музы небылицы тревожили сон отроковицы, в детективе я искала интригу, мозговую головоломку, догоростоящую внешнюю прилизанность, притягательно-иноземный колорит; унылых многоэтажек, грубых подростков с магнитофонами, бытовых коллизий и — как мне тогда казалось — банального, безнадежно устаревшего и очевидно бесполезного морализаторства хватало и в жизни. Позже, много позже пришло ко мне осознание того, как важно и как трудно передать на экране эту самую сложнотканную текстуру повседневности, органично показать весь срез общества — не статичным, а таким, как в жизни — меняющимся и того не осознающим, полным явных и неявных связей, взаимодействий и взаимоотталкиваний, индивидуального и социально-обусловленного; как редко зарубежные мастера жанра задавались неизбежными в отечественном кино нравственными вопросами, ставили и решали обязательные у нас насущные этические и социально-политические проблемы и как безупречно это удавалось авторам наших неброских, на неподготовленный взгляд невзрачных полицейских кино-расследований — тонко, емко, нюансированно, на высочайшем уровне технической и профессиональной убедительности.
Формально фильм «Воскресенье, половина седьмого» исследует психологический и социальный феномен — так называемый синдром постороннего, при котором люди, оказавшиеся свидетелями чрезвычайной, грозящей жизни другого ситуации и в разной мере осознавшие эту ситуацию как критическую, не пытаются помочь пострадавшему — из-за элементарной социальной лени, из-за рассасывания ответственности, всегда возникающего в толпе, из-за вероятных в случае вмешательства дискомфорта и временных потерь. И синдром этот проявляет себя не только в истории с умирающей на людной поляне девушкой, при ближайшем рассмотрении им в той или иной мере оказываются заражены все герои фильма (кроме молодого, обожженного по молодости всеобщим малодушием следователя Крашенинникова), он орудует крупно и мелко — разрушая, разъединяя, отчуждая, подтачивая самые основы общества, в котором у столкнувшихся с подобным уже не может быть доверия ни к правохранительным органам, ни к светилам медицины, ни к собственной невесте. Синдром этот тем более страшен, что неуловим, неопределенен, его практически невозможно выявить и разоблачить — отсюда и растерянность Сергея в финале. Хуже — и здесь авторам удалось ухватить за хвост самую суть тогдашнего Zeitgeist`a — он (и зритель вместе с ним) внезапно прозревает, что подобное отношение к жизни как-то незаметно стало нормой, моральное осуждение преступного равнодушия сменилось у вполне интеллигентных, образованных людей осуждением осуждающих, неправомерно посягающих, по их мнению, на святыню чужой частной жизни. Красавицы-супруги, студентка Лена и жена врача, со свойственной умным женщинам голубоглазой непосредственностью озвучивают эту новейшую жизненную философию, всеми средствами из своего арсенала красоток подталкивая каждая своего мужчину к подлости. Не только умудренный жизнью прокурор, но и дипломник Сергей, чистый и честный, оказываются в прошедшем веке запоздалыми, неадекватными, готовыми к сдаче в утиль…
При всем при этом удивительно искренняя авторская интонация, еще не разрушенная в них вера в воспитательное и просветительское предназначение искусства не позволяют фильму скатиться ни к чернухе, ни в пессимизм. В нем нет ни малейших попыток лакировки действительности (все социальные язвы того времени — проблемы подростков, коррупция, какой-то общий идейный раздрай — в нем налицо), но горячее сочувствие к соотечественникам и то, о чем сейчас и говорить как-то неприлично — любовь к Родине и живущим в ней — сообщают ему какую-то трогательную, утраченную с тех пор человечность. Действительность того времени в деталях, вкусах, цветах, звуках и запахах воссоздана как-то так точно, так сочно и ностальгически-правдоподобно, что диву даешься: куда потом это все ушло — так сгоряча и так проворно? Верно, и вправду тролли зеркало разбили…"